We can't all be Mad Hat(t)ers.
Пре-пре-пыс: Мы строили, строили, и наконец построили! (с) 
Пре-пыс: Эммм... Не, нафиг.
кыс-кыс-кыс... тьфу, кат-кат-катОсобняк Уолтера всегда был для меня чем-то вроде второго дома. Главным образом потому, что там жил Уолтер. Даже вещи, совершенно обычные и тривиальные в любой другой обстановке, рядом с ним приобретали эксклюзивный статус. Едва ли с кем-то ещё я чувствовал себя так легко и непринуждённо. С ним мне нравилось и разговаривать, и молчать. На любую тему. Уолтер никогда не приплетал к своим суждениям ни факты, ни логику - просто высказывал их в форме сюрреалистических впечатлений. И я, привыкший всегда и во всём следовать и логике, и фактам, как ни странно, прекрасно его понимал. Не соглашался, да. Но понимал. Как-то я даже обмолвился, что, наверное, такой же чокнутый, как он, раз это понимаю, а Уолтер рассмеялся и сказал, что мне, наверное, просто нравятся психи. Психи мне не нравились, но раз Уолтер относил себя к ним, возражений не возникло. Я никогда не считал себя чувствительным или эксцентричным – скорее, рационально-прагматичным, и из-за этого мне самому порой казалось странным, как мы с Уолтером нашли общий язык. Он, само собой, ничего странного в этом не видел. Если бы я задумался о том, как обозначить наши отношения, то, пожалуй, мог бы назвать его своим другом (а сумбурный разум Уолтера едва ли вообще посещали подобные мысли).
Причудливо упорядоченный хаос в его голове отчасти можно было объяснить профессией – Уолтер рисовал. А вот от другой части это меньше укладывалось в объяснения: до того как сделаться человеком искусства, он прозаично закончил медицинское училище по хирургической специальности. Впрочем, познания эти он применял исключительно в художественной области. Его манера рисования, на мой взгляд, тоже была весьма специфичной, но обозвать её более точно мешал тот факт, что я нисколько не разбирался во всей этой галиматье с её стилями и направлениями. Уолтер, со своей стороны, ничуть не пытался меня просветить, говоря, что просто рисует, а я просто смотрю, - ещё одна из наших общих странностей. По необъяснимой для меня причине объектом его художественного интереса неизменно становились продажные женщины и, как правило, в костюме Евы, хотя на мой пристрастный взгляд прародительница постыдилась бы позировать в столь непрезентабельном виде, до коего опустились отдельные дщери её из Ист-энда.
Не знаю, пользовался ли Уолтер их услугами по прямому назначению, но думаю вряд ли, поскольку большинство его натурщиц если и могли вызывать что-то, кроме обычной брезгливости, утратили эту способность давно и безвозвратно. Что до картин, то почти все ассоциировались у меня с экскурсией обкурившегося опиумом человека по оранжерее, где каким-то образом разместился анатомический театр. Не то чтобы я не отдавал должное мастерству изображения - впечатление они производили. Заглядывай я до этого в бордели – прекратил бы немедленно.
Помню, я как-то спросил Уолтера, почему он рисует только проституток, и диалог получился примерно таким: «Хм… Не знаю. Хочешь, тебя нарисую?» - «Хм… Не знаю. Едва ли я буду смотреться рядом с твоими Венерами». - «Могу изобразить тебя Амуром». Мы переглянулись и расхохотались. Кажется, Уолтер смеялся тогда чуть громче, чем я.
Думаю, можно без преувеличений сказать, что за последние несколько лет Уолтер был единственным ярким событием в моей жизни. А потом я встретил Пам. Вы верите в любовь с первого взгляда? Я нет. Но второй, третий, и все последующие изменить впечатление от того самого первого не смогли. Я никогда не искал «настоящую любовь». Не то чтобы я в неё не верил, но до того момента как-то не задумывался. Впрочем, даже с Пам я не пытался определить, насколько это «настоящее». Мне просто было хорошо с ней, и препарировать это чувство совершенно не хотелось. В отличие от Уолтера, Пам по складу характера была практически моим двойником - с поправкой на пол, разумеется. Видимо, любовь всё же отличается по набору требуемых качеств от дружбы: раньше я никогда не обращал особого внимания на внешность людей, с которыми сталкивался. Для меня это была упаковка – побыстрее сорвать и добраться до содержимого. А тут всё казалось одним целым и неотделимым. Хотя поначалу в Пам меня поразила именно внешность: каштановые волосы, серые глаза и ярко-красная помада. Именно в таком порядке и сочетании. В ней всё было ярким - не кричащим или вульгарным - а именно ярким. А ещё аккуратным и размеренным. Ни одной лишней детали: макияж, одежда, жесты, тон, слова, – как кусочки мозаики складывались в идеальную картину. Меня это завораживало.
А потом я познакомил её с Уолтером. И это была неприязнь с первого взгляда. Второй, третий и все последующие только укрепили впечатление. Уолтер отвечал ей полной взаимностью.
Внешне это никак особо не выражалось: они были безупречно вежливы друг с другом, но эта вежливость ощущалась, как перетянутая струна, готовая в любой момент звонко лопнуть по тому, кто взял неправильный аккорд.
Однажды, после очередного визита к Уолтеру, мы с Пам зашли в кофейню и в ожидании заказа сидели и болтали о всяких пустяках. Уолтер был у нас табу по умолчанию - как и Пам у нас с ним. И пусть мне порой хотелось узнать причину их взаимной неприязни, я предпочитал прислушиваться к внутреннему голосу, который по слогам объяснял, что не стоит. Но в тот раз Пам вдруг заговорила о нём сама.
«Джейк… - пальцы с идеальным маникюром аккуратно складывали чистую салфетку. - Тебе не кажется, что Уолтер тебя ко мне ревнует?»
Я нахмурился:
«Думаешь, он догадывается, что я ему изменяю?»
«Я думаю… - пальцы утрамбовывали салфетку в плотный комок. - Я думаю, что да», - и она подняла на меня глаза без тени улыбки.
«Брось, Пам, - я рассмеялся. – Просто Уолт, он... - я замялся, подбирая слова – …своеобразный».
Пам скептически приподняла бровь.
«Конечно, художников сейчас модно считать гомосексуалистами, но он же… - и тут я перешёл на страшный шёпот, - ещё и врач!»
Пам улыбнулась, но как-то натянуто.
«Пам, я знаю его уже… нет, ну лет пять так точно. Не многовато ли для скрытой страсти?»
«А может, ты просто не замечаешь?»
«А может, ты просто ревнуешь?» - ляпнул я и тут же об этом пожалел.
Повисла напряжённая пауза, которую никто из нас не решался нарушить, боясь спровоцировать что похуже.
«Желаете что-то ещё заказать?» - разрядил детонатор услужливо возникший официант.
Мы выдохнули и рассмеялись. И больше эту тему не затрагивали. Но осадок остался, и я постарался свети наши общие визиты к Уолтеру к минимуму. Как следствие, мои к нему тоже сократились. Уверен, он чувствовал мою отчуждённость, но никак это не показывал. Или так мне казалось.
А незадолго перед Рождеством он пригласил нас посмотреть на свою новую работу. Как и на всех предыдущих, там была женщина. И на этом сходство заканчивалось. Я не мог оторвать глаз. Лицо и руки были словно размыты - всё внимание стекалось к хаотичному буйству красок, что начиналось ниже. Бордовые росчерки с вкраплениями розового, алого, кармина, граната и прочих оттенков красного, названия которым я никогда не знал. Словно кто-то размешал оставшиеся на палитре цвета и одним махом выплеснул на уже готовую картину. В моей голове они почему-то сразу оформились в фантасмагоричное платье, где сюрреалистически переплетались нежно проклюнувшиеся бутоны, агрессивно раскрывшиеся соцветия и смиренно увядающие лепестки. Я смотрел, как загипнотизированный.
«Джейк…»
Я очнулся. Пам стояла рядом, бледная как полотно.
«Я… извините, но мне надо идти. Джейкоб, я подожду тебя внизу».
И она так быстро вышла из комнаты, что я даже не успел ответить. Уолтер проводил её бесстрастным взглядом.
«Э... Ей нездоровится последнее время…» - я виновато улыбнулся, пытаясь сгладить ситуацию.
Уолтер медленно повернулся ко мне.
«А может, она просто видит там то, чего не видишь ты?»
От того, как он это произнёс, внутри сжался тугой болезненный ком. Я его не предавал. Но всё равно чувствовал себя предателем. Уолтер и Пам. Два самых дорогих мне человека, которые рвут меня пополам на прошлое и будущее, в то время как я пытаюсь удержать их обоих в настоящем. Жадный и слабый. Но хотя бы на честность меня хватит? Прости, Уолтер.
Я снова перевёл взгляд на картину.
«Я не совсем понимаю что это, но… оно завораживает».
Надо идти, или Пам устроит мне хорошую головомойку.
Уолтер улыбнулся. Новый укол совести: он сейчас думает о картине, а я - о Пам. Надо сказать что-то вслух. Чувствую себя виноватым.
«Лицо мог бы и не рисовать».
Короткий кивок: «Но тогда контраст был бы не таким чётким, правда?»
Правда.
Он положил мне руку на плечо. Не люблю, когда меня кто-то касается, но Уолтер не кто-то.
«Правда, - я улыбнулся. - Увидимся, Уолтер».
Я развернулся, чтобы уйти, но тут он снова заговорил:
«Хочу устроить маленький праздничный ужин на следующей неделе. Ты приглашён, - он чуть помедлил: - с Памелой, разумеется».
«Конечно, мы придём».
«Отлично. Буду ждать».
Когда я вышел, Пам уже ждала рядом с кебом. Кебмен нервничал, теребя хлыст, Пам нервничала, собирая над собой тучи.
Я взял её за руку и почувствовал, как она дрожит.
«Тебе нехорошо?»
Пам дёрнулась высвободится, но потом сжала мою руку.
«Отвези меня домой, Джейкоб».
Мы сели в кеб.
«Что с тобой?»
Пам обхватила себя руками.
«Джейк, он сумасшедший!»
Я не успел ничего ответить, как она заговорила снова:
«Джейк, он же её, как выпотрошенную свинью..!» - она не договорила, задохнувшись от возмущения.
«Да что ты такое… - я был в полной растерянности. - Это же обычное платье!»
«Да, обычное платье, из обычных потрохов!» - в голосе Пам акульими плавниками прорезались истеричные нотки.
Последнее окончательно выбило меня из колеи: Пам и истерика - это что-то из ряда вон. Я попробовал что-то возразить, но Пам резко перебила:
«Джейк, не надо. Я не хочу об этом говорить».
Я отвёз её домой.
На следующей неделе мы, как я и обещал, приехали к Уолтеру. Пам не хотела, но я настоял. Почему-то мне казалось, что нарушить именно это обещание будет непростительно.
Нас ждал празднично накрытый стол и подчёркнуто официальный Уолтер. Он налил нам вина, произнёс тост, я ответил, мы смеялись, Пам тоже что-то сказала, и было опять смешно… Последнее, что я запомнил перед тем как отключиться, был голос Уолтера: «Спасибо, Джейк». Он говорил что-то ещё, но я видел только беззвучно шевелящиеся губы.
Темнота и холод. Я сижу на полу, обхватив себя руками. Часть комнаты передо мной заливает лунный свет. Все чувства, как заторможенные. Меня не покидает ощущение, что я нахожусь во сне. Всё вокруг кажется сюрреалистичным, как на картинах Уолтера. Я пытаюсь встать, но не могу удержать равновесие и падаю на четвереньки. Тишина вокруг давит. Я ползу к выходу из комнаты и натыкаюсь на какие-то длинные белые свёртки. Они словно светятся в темноте, очертаниями напоминая мумии. Не знаю, откуда у меня такая уверенность, но я ни мгновения не сомневаюсь, что это трупы. Я пытаюсь через них переползти, но поскальзываюсь, и рука опускается на обёрнутое простынёй лицо, проваливаясь сквозь него, сминая, как желе с чем-то твёрдым внутри. Ощущения непередаваемые. Я вскакиваю и, вылетев из комнаты, кубарем скатываюсь по лестнице. Пробегаю мимо бокового коридора и вижу горничную. Она смотрит наверх. Я тоже поднимаю голову и вижу в дверном проёме мужской силуэт. Почему-то я знаю, что это Уолтер и почему-то уверен, что это именно он убил тех наверху. Новая волна страха смывает все мысли кроме одной - бежать отсюда, как можно быстрей и дальше. Я добираюсь до выхода, чувствуя, что Уолтер идёт за мной. Возле парадной двери я вижу застывшего дворецкого. Подбегаю к нему, трясу за плечи, ору – но он стоит, как парализованный. И тут до меня доносится женский крик. Кажется, это горничная. Только сейчас я вспоминаю про Пам.
Бегу обратно. Мне уже не страшно: я почему-то смирился с тем, что он убьёт меня, но не хочу, чтобы вместе со мной он убил Пам. Может, она успеет? Влетаю на второй этаж. Пам стоит, прижавшись к стене. Уолтер перед ней. В руках у него нож. Он что-то ей кричит, но я не могу разобрать ни слова. Бросаюсь на него, и мы катимся по полу. Я оказываюсь сверху и изо всех сил прижимаю Уолтера к полу. Он по-прежнему держит нож. Я чувствую, как мои руки начинают поддаваться - долго мне его не удержать, но хотя бы выиграю время, чтобы…
- Пам, беги! - поворачиваю голову, но комната пуста. Она успела? Я даже не слышал. Руки разжимаются сами собой. Уолтер отбрасывает меня и садится. Я отползаю к стене. Он медленно встаёт и подходит ко мне. Падает на колени. Его лицо искажено. Он орёт.
- Зачем ты проснулся? - он трясёт меня за плечи. - Зачем ты проснулся, Джейк?! Зачем?!
Я сморю на него. Перед глазами всё начинает плыть…
…Я с трудом открываю глаза. Поворачиваю голову. Пам лежит рядом. Над ней склонился Уолтер. Он остервенело кромсает её ножом. Потом оборачивается ко мне. Его лицо искажает боль. Я в ужасе смотрю на него. Я не могу пошевелиться.
- Ты не должен был проснуться… Зачем ты проснулся, Джейк?!
Уолтер склоняется надо мной. Что-то быстро чиркает меня по шее. Я не чувствую боли. Я проваливаюсь. Лицо Уолтера - последнее, что я вижу, перед тем как…
… Я смотрю на пол. Туда, где лежат трупы. У одного из них открыто лицо. Моё лицо. Уолтер протягивает ко мне руки. Он что-то говорит. Я зажимаю уши. Начинаю орать. Внутри всё взрывается белым шумом…
… Вспоротая бледным серпом чёрная пустота сыпалась рваными хлопьями снега. В жёлтом свете уличного фонаря он тяжело оседал на ограде и мостовой перед старым особняком.
К стоявшему перед домом констеблю подошёл другой.
- Чтоб их всех на том свете черти драли! - бобби широко зевнул.
- Мгммм… - невнятно согласился второй, зябко поводя плечами.
- Тоже из кровати выдернули?
- Ага. И ладно бы из своей…
Первый понимающе хмыкнул.
- А чё там стряслось-то?
- Да хозяин здешний слетел с катушек. Прирезал своего приятеля, невесту его, а потом вышиб себе мозги… - бобби сплюнул - …последние.
- Да, вечно у этих богатеев крышу сносит. С чего, спрашивается?..
Второй пожал плечами:
- Художники… Все они двинутые.
- Так он художник был?
- Ага. Рисовал. Нас когда в дом запустили, я его картины краешком глаза… - бобби поёжился. - Девки на них везде. Выпотрошенные. Шлюху ту из Уайтчепела помнишь последнюю?
Второй непроизвольно сглотнул:
- Такое забудешь!
- Ну вот, очень похоже.
- Да иди ты! - недоверчиво уставился на него второй.
- Я тебе говорю - сам видел! А тут ещё дворецкого евойного опросили, так у того руки трясутся, сам бледнющий, чуть не заикается. Говорит, вроде сначала как к хозяину гости приехали, тихо всё было. А потом услышал выстрел и как горничная заорала. Побежал наверх, ну там хозяина своего и нашёл. С остальными. Послал слугу в участок, а сам остался, - бобби пожевал губами.
- И чё?
- Да ничё. Говорит, аккурат перед тем, как мы приехали, его будто кто-то за плечи схватил и пару раз встряхнул так нехило - аж до нутра пробрало.
- Ну да - с перепугу чего только не покажется!
- Так-то оно так, однако ж…
Договорить он не успел, поскольку второй хлопнул его по плечу, кивнув на выбирающегося из кэба человека:
- Глянь-ка, сам Абберлин пожаловал!
- Начальству, выходит, тоже поспать не дали? Ну хоть какая-то радость.
Второй ухмыльнулся.
- Ну ладно, давай. Завтра у Фреда, как обычно?
Бобби кивнул:
- Да, выпьем за то, что мы-то нормальные.
Пост-пыс: Акива, вот надо было с тобой на коврик поспорить, что сегодня что-то выложу.
Пре-пыс: Эммм... Не, нафиг.
кыс-кыс-кыс... тьфу, кат-кат-катОсобняк Уолтера всегда был для меня чем-то вроде второго дома. Главным образом потому, что там жил Уолтер. Даже вещи, совершенно обычные и тривиальные в любой другой обстановке, рядом с ним приобретали эксклюзивный статус. Едва ли с кем-то ещё я чувствовал себя так легко и непринуждённо. С ним мне нравилось и разговаривать, и молчать. На любую тему. Уолтер никогда не приплетал к своим суждениям ни факты, ни логику - просто высказывал их в форме сюрреалистических впечатлений. И я, привыкший всегда и во всём следовать и логике, и фактам, как ни странно, прекрасно его понимал. Не соглашался, да. Но понимал. Как-то я даже обмолвился, что, наверное, такой же чокнутый, как он, раз это понимаю, а Уолтер рассмеялся и сказал, что мне, наверное, просто нравятся психи. Психи мне не нравились, но раз Уолтер относил себя к ним, возражений не возникло. Я никогда не считал себя чувствительным или эксцентричным – скорее, рационально-прагматичным, и из-за этого мне самому порой казалось странным, как мы с Уолтером нашли общий язык. Он, само собой, ничего странного в этом не видел. Если бы я задумался о том, как обозначить наши отношения, то, пожалуй, мог бы назвать его своим другом (а сумбурный разум Уолтера едва ли вообще посещали подобные мысли).
Причудливо упорядоченный хаос в его голове отчасти можно было объяснить профессией – Уолтер рисовал. А вот от другой части это меньше укладывалось в объяснения: до того как сделаться человеком искусства, он прозаично закончил медицинское училище по хирургической специальности. Впрочем, познания эти он применял исключительно в художественной области. Его манера рисования, на мой взгляд, тоже была весьма специфичной, но обозвать её более точно мешал тот факт, что я нисколько не разбирался во всей этой галиматье с её стилями и направлениями. Уолтер, со своей стороны, ничуть не пытался меня просветить, говоря, что просто рисует, а я просто смотрю, - ещё одна из наших общих странностей. По необъяснимой для меня причине объектом его художественного интереса неизменно становились продажные женщины и, как правило, в костюме Евы, хотя на мой пристрастный взгляд прародительница постыдилась бы позировать в столь непрезентабельном виде, до коего опустились отдельные дщери её из Ист-энда.
Не знаю, пользовался ли Уолтер их услугами по прямому назначению, но думаю вряд ли, поскольку большинство его натурщиц если и могли вызывать что-то, кроме обычной брезгливости, утратили эту способность давно и безвозвратно. Что до картин, то почти все ассоциировались у меня с экскурсией обкурившегося опиумом человека по оранжерее, где каким-то образом разместился анатомический театр. Не то чтобы я не отдавал должное мастерству изображения - впечатление они производили. Заглядывай я до этого в бордели – прекратил бы немедленно.
Помню, я как-то спросил Уолтера, почему он рисует только проституток, и диалог получился примерно таким: «Хм… Не знаю. Хочешь, тебя нарисую?» - «Хм… Не знаю. Едва ли я буду смотреться рядом с твоими Венерами». - «Могу изобразить тебя Амуром». Мы переглянулись и расхохотались. Кажется, Уолтер смеялся тогда чуть громче, чем я.
Думаю, можно без преувеличений сказать, что за последние несколько лет Уолтер был единственным ярким событием в моей жизни. А потом я встретил Пам. Вы верите в любовь с первого взгляда? Я нет. Но второй, третий, и все последующие изменить впечатление от того самого первого не смогли. Я никогда не искал «настоящую любовь». Не то чтобы я в неё не верил, но до того момента как-то не задумывался. Впрочем, даже с Пам я не пытался определить, насколько это «настоящее». Мне просто было хорошо с ней, и препарировать это чувство совершенно не хотелось. В отличие от Уолтера, Пам по складу характера была практически моим двойником - с поправкой на пол, разумеется. Видимо, любовь всё же отличается по набору требуемых качеств от дружбы: раньше я никогда не обращал особого внимания на внешность людей, с которыми сталкивался. Для меня это была упаковка – побыстрее сорвать и добраться до содержимого. А тут всё казалось одним целым и неотделимым. Хотя поначалу в Пам меня поразила именно внешность: каштановые волосы, серые глаза и ярко-красная помада. Именно в таком порядке и сочетании. В ней всё было ярким - не кричащим или вульгарным - а именно ярким. А ещё аккуратным и размеренным. Ни одной лишней детали: макияж, одежда, жесты, тон, слова, – как кусочки мозаики складывались в идеальную картину. Меня это завораживало.
А потом я познакомил её с Уолтером. И это была неприязнь с первого взгляда. Второй, третий и все последующие только укрепили впечатление. Уолтер отвечал ей полной взаимностью.
Внешне это никак особо не выражалось: они были безупречно вежливы друг с другом, но эта вежливость ощущалась, как перетянутая струна, готовая в любой момент звонко лопнуть по тому, кто взял неправильный аккорд.
Однажды, после очередного визита к Уолтеру, мы с Пам зашли в кофейню и в ожидании заказа сидели и болтали о всяких пустяках. Уолтер был у нас табу по умолчанию - как и Пам у нас с ним. И пусть мне порой хотелось узнать причину их взаимной неприязни, я предпочитал прислушиваться к внутреннему голосу, который по слогам объяснял, что не стоит. Но в тот раз Пам вдруг заговорила о нём сама.
«Джейк… - пальцы с идеальным маникюром аккуратно складывали чистую салфетку. - Тебе не кажется, что Уолтер тебя ко мне ревнует?»
Я нахмурился:
«Думаешь, он догадывается, что я ему изменяю?»
«Я думаю… - пальцы утрамбовывали салфетку в плотный комок. - Я думаю, что да», - и она подняла на меня глаза без тени улыбки.
«Брось, Пам, - я рассмеялся. – Просто Уолт, он... - я замялся, подбирая слова – …своеобразный».
Пам скептически приподняла бровь.
«Конечно, художников сейчас модно считать гомосексуалистами, но он же… - и тут я перешёл на страшный шёпот, - ещё и врач!»
Пам улыбнулась, но как-то натянуто.
«Пам, я знаю его уже… нет, ну лет пять так точно. Не многовато ли для скрытой страсти?»
«А может, ты просто не замечаешь?»
«А может, ты просто ревнуешь?» - ляпнул я и тут же об этом пожалел.
Повисла напряжённая пауза, которую никто из нас не решался нарушить, боясь спровоцировать что похуже.
«Желаете что-то ещё заказать?» - разрядил детонатор услужливо возникший официант.
Мы выдохнули и рассмеялись. И больше эту тему не затрагивали. Но осадок остался, и я постарался свети наши общие визиты к Уолтеру к минимуму. Как следствие, мои к нему тоже сократились. Уверен, он чувствовал мою отчуждённость, но никак это не показывал. Или так мне казалось.
А незадолго перед Рождеством он пригласил нас посмотреть на свою новую работу. Как и на всех предыдущих, там была женщина. И на этом сходство заканчивалось. Я не мог оторвать глаз. Лицо и руки были словно размыты - всё внимание стекалось к хаотичному буйству красок, что начиналось ниже. Бордовые росчерки с вкраплениями розового, алого, кармина, граната и прочих оттенков красного, названия которым я никогда не знал. Словно кто-то размешал оставшиеся на палитре цвета и одним махом выплеснул на уже готовую картину. В моей голове они почему-то сразу оформились в фантасмагоричное платье, где сюрреалистически переплетались нежно проклюнувшиеся бутоны, агрессивно раскрывшиеся соцветия и смиренно увядающие лепестки. Я смотрел, как загипнотизированный.
«Джейк…»
Я очнулся. Пам стояла рядом, бледная как полотно.
«Я… извините, но мне надо идти. Джейкоб, я подожду тебя внизу».
И она так быстро вышла из комнаты, что я даже не успел ответить. Уолтер проводил её бесстрастным взглядом.
«Э... Ей нездоровится последнее время…» - я виновато улыбнулся, пытаясь сгладить ситуацию.
Уолтер медленно повернулся ко мне.
«А может, она просто видит там то, чего не видишь ты?»
От того, как он это произнёс, внутри сжался тугой болезненный ком. Я его не предавал. Но всё равно чувствовал себя предателем. Уолтер и Пам. Два самых дорогих мне человека, которые рвут меня пополам на прошлое и будущее, в то время как я пытаюсь удержать их обоих в настоящем. Жадный и слабый. Но хотя бы на честность меня хватит? Прости, Уолтер.
Я снова перевёл взгляд на картину.
«Я не совсем понимаю что это, но… оно завораживает».
Надо идти, или Пам устроит мне хорошую головомойку.
Уолтер улыбнулся. Новый укол совести: он сейчас думает о картине, а я - о Пам. Надо сказать что-то вслух. Чувствую себя виноватым.
«Лицо мог бы и не рисовать».
Короткий кивок: «Но тогда контраст был бы не таким чётким, правда?»
Правда.
Он положил мне руку на плечо. Не люблю, когда меня кто-то касается, но Уолтер не кто-то.
«Правда, - я улыбнулся. - Увидимся, Уолтер».
Я развернулся, чтобы уйти, но тут он снова заговорил:
«Хочу устроить маленький праздничный ужин на следующей неделе. Ты приглашён, - он чуть помедлил: - с Памелой, разумеется».
«Конечно, мы придём».
«Отлично. Буду ждать».
Когда я вышел, Пам уже ждала рядом с кебом. Кебмен нервничал, теребя хлыст, Пам нервничала, собирая над собой тучи.
Я взял её за руку и почувствовал, как она дрожит.
«Тебе нехорошо?»
Пам дёрнулась высвободится, но потом сжала мою руку.
«Отвези меня домой, Джейкоб».
Мы сели в кеб.
«Что с тобой?»
Пам обхватила себя руками.
«Джейк, он сумасшедший!»
Я не успел ничего ответить, как она заговорила снова:
«Джейк, он же её, как выпотрошенную свинью..!» - она не договорила, задохнувшись от возмущения.
«Да что ты такое… - я был в полной растерянности. - Это же обычное платье!»
«Да, обычное платье, из обычных потрохов!» - в голосе Пам акульими плавниками прорезались истеричные нотки.
Последнее окончательно выбило меня из колеи: Пам и истерика - это что-то из ряда вон. Я попробовал что-то возразить, но Пам резко перебила:
«Джейк, не надо. Я не хочу об этом говорить».
Я отвёз её домой.
На следующей неделе мы, как я и обещал, приехали к Уолтеру. Пам не хотела, но я настоял. Почему-то мне казалось, что нарушить именно это обещание будет непростительно.
Нас ждал празднично накрытый стол и подчёркнуто официальный Уолтер. Он налил нам вина, произнёс тост, я ответил, мы смеялись, Пам тоже что-то сказала, и было опять смешно… Последнее, что я запомнил перед тем как отключиться, был голос Уолтера: «Спасибо, Джейк». Он говорил что-то ещё, но я видел только беззвучно шевелящиеся губы.
Темнота и холод. Я сижу на полу, обхватив себя руками. Часть комнаты передо мной заливает лунный свет. Все чувства, как заторможенные. Меня не покидает ощущение, что я нахожусь во сне. Всё вокруг кажется сюрреалистичным, как на картинах Уолтера. Я пытаюсь встать, но не могу удержать равновесие и падаю на четвереньки. Тишина вокруг давит. Я ползу к выходу из комнаты и натыкаюсь на какие-то длинные белые свёртки. Они словно светятся в темноте, очертаниями напоминая мумии. Не знаю, откуда у меня такая уверенность, но я ни мгновения не сомневаюсь, что это трупы. Я пытаюсь через них переползти, но поскальзываюсь, и рука опускается на обёрнутое простынёй лицо, проваливаясь сквозь него, сминая, как желе с чем-то твёрдым внутри. Ощущения непередаваемые. Я вскакиваю и, вылетев из комнаты, кубарем скатываюсь по лестнице. Пробегаю мимо бокового коридора и вижу горничную. Она смотрит наверх. Я тоже поднимаю голову и вижу в дверном проёме мужской силуэт. Почему-то я знаю, что это Уолтер и почему-то уверен, что это именно он убил тех наверху. Новая волна страха смывает все мысли кроме одной - бежать отсюда, как можно быстрей и дальше. Я добираюсь до выхода, чувствуя, что Уолтер идёт за мной. Возле парадной двери я вижу застывшего дворецкого. Подбегаю к нему, трясу за плечи, ору – но он стоит, как парализованный. И тут до меня доносится женский крик. Кажется, это горничная. Только сейчас я вспоминаю про Пам.
Бегу обратно. Мне уже не страшно: я почему-то смирился с тем, что он убьёт меня, но не хочу, чтобы вместе со мной он убил Пам. Может, она успеет? Влетаю на второй этаж. Пам стоит, прижавшись к стене. Уолтер перед ней. В руках у него нож. Он что-то ей кричит, но я не могу разобрать ни слова. Бросаюсь на него, и мы катимся по полу. Я оказываюсь сверху и изо всех сил прижимаю Уолтера к полу. Он по-прежнему держит нож. Я чувствую, как мои руки начинают поддаваться - долго мне его не удержать, но хотя бы выиграю время, чтобы…
- Пам, беги! - поворачиваю голову, но комната пуста. Она успела? Я даже не слышал. Руки разжимаются сами собой. Уолтер отбрасывает меня и садится. Я отползаю к стене. Он медленно встаёт и подходит ко мне. Падает на колени. Его лицо искажено. Он орёт.
- Зачем ты проснулся? - он трясёт меня за плечи. - Зачем ты проснулся, Джейк?! Зачем?!
Я сморю на него. Перед глазами всё начинает плыть…
…Я с трудом открываю глаза. Поворачиваю голову. Пам лежит рядом. Над ней склонился Уолтер. Он остервенело кромсает её ножом. Потом оборачивается ко мне. Его лицо искажает боль. Я в ужасе смотрю на него. Я не могу пошевелиться.
- Ты не должен был проснуться… Зачем ты проснулся, Джейк?!
Уолтер склоняется надо мной. Что-то быстро чиркает меня по шее. Я не чувствую боли. Я проваливаюсь. Лицо Уолтера - последнее, что я вижу, перед тем как…
… Я смотрю на пол. Туда, где лежат трупы. У одного из них открыто лицо. Моё лицо. Уолтер протягивает ко мне руки. Он что-то говорит. Я зажимаю уши. Начинаю орать. Внутри всё взрывается белым шумом…
… Вспоротая бледным серпом чёрная пустота сыпалась рваными хлопьями снега. В жёлтом свете уличного фонаря он тяжело оседал на ограде и мостовой перед старым особняком.
К стоявшему перед домом констеблю подошёл другой.
- Чтоб их всех на том свете черти драли! - бобби широко зевнул.
- Мгммм… - невнятно согласился второй, зябко поводя плечами.
- Тоже из кровати выдернули?
- Ага. И ладно бы из своей…
Первый понимающе хмыкнул.
- А чё там стряслось-то?
- Да хозяин здешний слетел с катушек. Прирезал своего приятеля, невесту его, а потом вышиб себе мозги… - бобби сплюнул - …последние.
- Да, вечно у этих богатеев крышу сносит. С чего, спрашивается?..
Второй пожал плечами:
- Художники… Все они двинутые.
- Так он художник был?
- Ага. Рисовал. Нас когда в дом запустили, я его картины краешком глаза… - бобби поёжился. - Девки на них везде. Выпотрошенные. Шлюху ту из Уайтчепела помнишь последнюю?
Второй непроизвольно сглотнул:
- Такое забудешь!
- Ну вот, очень похоже.
- Да иди ты! - недоверчиво уставился на него второй.
- Я тебе говорю - сам видел! А тут ещё дворецкого евойного опросили, так у того руки трясутся, сам бледнющий, чуть не заикается. Говорит, вроде сначала как к хозяину гости приехали, тихо всё было. А потом услышал выстрел и как горничная заорала. Побежал наверх, ну там хозяина своего и нашёл. С остальными. Послал слугу в участок, а сам остался, - бобби пожевал губами.
- И чё?
- Да ничё. Говорит, аккурат перед тем, как мы приехали, его будто кто-то за плечи схватил и пару раз встряхнул так нехило - аж до нутра пробрало.
- Ну да - с перепугу чего только не покажется!
- Так-то оно так, однако ж…
Договорить он не успел, поскольку второй хлопнул его по плечу, кивнув на выбирающегося из кэба человека:
- Глянь-ка, сам Абберлин пожаловал!
- Начальству, выходит, тоже поспать не дали? Ну хоть какая-то радость.
Второй ухмыльнулся.
- Ну ладно, давай. Завтра у Фреда, как обычно?
Бобби кивнул:
- Да, выпьем за то, что мы-то нормальные.
Пост-пыс: Акива, вот надо было с тобой на коврик поспорить, что сегодня что-то выложу.
@темы: I can type